Как же мне повезло с семьей деда Никифора и бабушки Тамары, которые воспитывали меня с малых лет! Я вырос на добрых сказках, которые рассказывал мне дедушка. И хотя жили мы не в избушке посреди деревни, а в обычной городской квартире, сидеть у камина или топящейся печурки нам в то время не приходилось — мы легко размещались на стареньком диване, усаживались на него по нескольку раз в неделю, и общались.

Наше «общение» — старенького деда и юного мальчишки-внука — только условно было таковым, на самом же деле это был длинный, вовремя прерываемый интонацией выделяемый монолог. В Святки он становился ежевечерним — дедушка словно старался так подчеркнуть важность и значимость этих светлых дней, в которые почему-то у кого-то и зачем-то принято гадать-колядовать. Дедушка рассказывал мне о том, как славили Христа в годы его юности и молодости, вплоть до ухода в армию, как ходили по деревне Верхний Арий и Пристань старообрядческие священники, сначала отец Роман Топорков, потом и отец Никифор Заплатин.

Конечно, не до праздных гуляний было в то время, в тридцатые и сороковые годы прошлого века, но традиция славления родившегося Христа соблюдалась исправно. Пастыри обходили людей, не взирая на запреты властей: стучались в дома к верующим людям, видели улыбку на лицах хозяев, входили с молитвой и пели стихеры. Особо ценно это было для больных, которые не могли попасть в храм на службу! Но я отвлекся…

В такие рождественские дни, навсегда запавшие мне в душу, дед сказывал сказки. Да-да, мне повезло слушать не читаемые из поколения в поколение выдумки русского народа, а быть сопричастным рождению сказки буквально на моих глазах. И откуда только у деда фантазия бралась!? Наступал вечер и передо мной вновь оживали персонажи: это были лесные животные, у которых находились свои дела и которые жили в мире и согласии. И своего рода закреплением этого дружелюбия была одна из историй моей любимой многосерийной сказки о том, как герои повествования построили многоэтажный дом, став друг другу не только друзьями, но и добрыми соседями.

Как я ценил возможность соучаствовать этому действу! Много позже дедушка говорил, что, усаживая меня, он и не знал, о чем рассказывать, но выдумка лилась из него ручейком, а мои «подсказки» помогали ему. Да-да, я подсказывал! Мне очень хотелось историю про то-то и то-то, или сказ о том, как тот-то и тот-то пошли туда-то с определенной целью и какие приключения ждали их там, в этом прекрасном «далеко». Чеховскую рождественскую историю о Ваньке Жукове, кажется, услышал я впервые именно в такие вот душевные, светлые и святые дни. Сначала из уст деда — кажется, он нарочно подбирал для меня особый литературный репертуар, чтобы заинтересовывать внука самым полезным, самым ярким, подходящим — тем, что обязательно отложится в сознании и пригодится в будущем. А потом перечитывал и сам, уже повзрослевший…

Из старого…нет, не сундука (а если бы рос я не в конце ХХ века, а, скажем, на век-полтора раньше, то был бы, наверняка, и сундук, и чердак, и камин!), а чемодана он доставал святые книги — это были издания, которых в ту пору в книжных магазинах было днем с огнем не сыскать. Например, с трудом ныне воссоздаваемая в памяти рождественская история о священнике, который своим тулупом согрел юношу — как же она называется? Уже не вспоминаю, а угадываю я нынче тот сюжет, но, припоминая отдельные его части, сердце начинает колотиться чаще от нахлынувших воспоминаний. Были и другие сказки, которые я, прижавшись к деду, слушал, жмурясь оттого, что его борода щекотала мне лоб или щеку.

А еще вот что помню. Большинство современных детей, живущих в век компьютеров и айфонов, даже и не знают, что было такое чудо у их ровесников тремя-четырьмя десятилетиями раньше, как фильмоскоп с коллекцией диафильмов. С ними меня тоже дед Никифор познакомил. Не прерывая и не стараясь изменить моего интереса к сказкам, он менял книги на то, что, возможно, мне понравится еще больше. И снова почему-то видится мне зима, рождественские денечки, а вернее, вечера — длинные-длинные, когда самое время общаться в семейном кругу, с детьми. Как сейчас вижу: вот дед достает из-под кровати диафильм и спрашивает, какую сказку я хотел бы послушать и…посмотреть сегодня.

А я, уже знающий чуть не наизусть все, что у нас есть, прошу поставить не популярные тогда «Ну, погоди» или «Сказку о потерянном времени», а «про бабку Алену». Мы натягиваем простынь на ковер, висящий на стене, и…начинается волшебство. Вместе мы вновь переживаем эту чудную историю, всматриваясь в рисунки: вот урожай моркови и капусты у бабы и деда, вот стали пропадать с грядок то тут, то там морковки по одной, а вот уже хозяева зовут зайцев в гости — мол, лучше не воровать, а попросить по-хорошему. И, как апогей истории: вылезают в один прекрасный день зайцы из норы, собираясь в гости к той бабушке, — глядь, зима пришла! Смотрят на себя — они и сами-то в белые зимние шубки переоделись. И вот уж по глубокому снегу бегут к избушке, а той нет! Смекнули косые, что засыпало ее снегом, и ну трудиться, откапывать. А потом на радостях старик со старушкой готовят обед и зайцев потчуют…

Дед Никифор всегда просил у бабушки Тамары на Рождество шаньги с картошкой. А у меня был другой запрос на праздничное меню — куриное жаркое. И много лет кряду на праздник появлялись у нас эти блюда. И обязательно молоко к обильной стряпне. Ватрушек бабушка пекла много — на семью, на гостей. И они долго не заканчивались — дед, памятуя о голодных годах своего детства, высоко ценил все стряпанное и радовался, что разговеться можно без оглядки и досыта любимым лакомством. Когда сказка заканчивалась, мы вместе шли к столу. Ужинали подолгу. Читали рождественские стихеры, общались. Разговоры о деревенском прошлом продолжались и здесь. Иногда ужин прерывался телефонным звонком — это кто-то из родных и близких звонил, чтобы поздравить с праздником. А назавтра у нас была заготовлена другая сказка.

А я тогда и не понимал, что доброй, мудрой и беззаботной сказкой была в то время и сама моя жизнь…