Сегодня слово «православие» обесценилось. Для наших современников это уже не вера апостолов, мучеников и исповедников, не строгое византийское правоверие, утвержденное решениями Вселенских Соборов и непреклонной волей самодержцев, а нечто невразумительное, о чем Алексей Толстой язвительно писал: «Нет ничего слюнявее и плюгавее русского безбожия и православия».

Скажи сейчас «православие» и сразу представятся храм Христа Спасителя, патриарх Кирилл в телевизоре, игуменья на «Мерседесе» и бесконечные разговоры о блеске и нищете архиереев. А за всем этим встает дремучим лесом нечто «слюнявое и плюгавое»: ангелочки, херувимчики, храмики, могилки, батюшки и матушки с чудесами и знамениями.

Почему-то на Руси о православии принято писать елейно, сусально и сахарно. Читаешь иного сочинителя, аж скулы сводит. Кажется, перед тобой не проповедь Христа Распятого, а переслащенная манная каша с изюмом, цукатами и вареньем, тонким слоем размазанная по тарелочке с голубой каемочкой. И это не просто плохо, это откровенно пошло.

Даже великие не избежали греха «слюнявого и плюгавого» писания о православии. Впрочем, понятно, когда Иван Шмелев в «Лете Господнем» вспоминает детство и умиляется лампадкам и иконкам. Но чего стоят, например, строки Александра Блока:

Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой…

Лично у меня от них болят зубы.

И вдруг среди елейного моря сусальных сочинений читатель видит утес, твердыню, оплот, о который разбиваются слабые волны писательского благодушия. Имя этому утесу – Ольга Джарман, врач из Петербурга.

Ее стихотворения я впервые прочел в 2005 году в журнале «Истина и жизнь». Это стало настоящим потрясением. Не буду скрывать, я с недоверием отношусь к женской поэзии. И вдруг в свежем номере журнала читаю то, от чего перехватывает дыхание, замирает сердце и наворачиваются слезы. Будто пьешь ледяную родниковую воду. Будто ветер дует прямо в лицо. Будто ощущаешь незримое присутствие Бога.

Не принесет лоза плода,
Умрут от голода стада,
И не созреет рожь,

Умолкнут гусли и кимвал,
Покроет ржавчина кинжал,
В прах обратится нож…

Поэзия Джарман не похожа на то, что приятно называть женской поэзией. Она лишена неуместной восторженности, не срывается на крик, свободна от надуманности. В творчестве Ольги мы находим глубину Рильке и Пастернака, твердость Киплинга и Тихонова и своеобразие Эмили Дикинсон – загадочной американской поэтессы XIX века:

Мое дыхание уйдет
И тела теплота,
Когда в меня свой клин вобьет
Немая пустота.

И одинокий ужас мой
Не разделит никто,
Когда склонится надо мной
Безликое ничто.

Небытие меня сожмет,
Ломая и грызя…
О, этот страшный переход,
Предсмертная стезя!

И от кричащей бездны той
Меня укроет лишь
Не гроба мертвенный покой –
Твоей Субботы тишь.

При первом знакомстве творчество Джарман напомнило мне стихотворные опыты Сергея Аверинцева, его переводы Книги Иова, псалмов и сочинений Ефрема Сирина. В строках Ольги есть что-то ветхозаветное, немногословное, емкое и острое, схожее с «неотразимым острием меча, отточенного для последней битвы», из стихотворения Аверинцева:

Ни мрамору, ни граниту
не хоронить мертвецов –
Ударил Он смерть в ланиту,
Увидел Он смерть в лицо.

Не будет землей покрыто
Святое Твое тавро,
Ударивший смерть в ланиту,
Пронзенный смертью в ребро!

Теперь никакой разлуке
Навек не сомкнуть кольцо –
Дал осязать Свои руки
Увидевший смерть в лицо.

Наверное, так возвышенно звучал напев жен Израиля, в годину войны провожавших и встречавших мужчин. Должно быть, так проникновенно пела и плакала перед Богом дочь Иеффая. Не случайно это безымянная девушка – одно из самых удивительных и таинственных лиц Библии – часто появляется в стихотворениях Джарман.

Читаешь их и ощущаешь строгий ритм, уверенный и неспешный. Он подобен поступи времени. И поэтесса, взяв за руку, смело ведет читателя вглубь веков – к царям и пророкам Ветхого Завета, к апостолам, к мученикам и проповедникам Древней Церкви. Этот ритм, с чем сравнить его? Будто гудит колокол, ударяет молот в кузне или стучат цепы на гумне. А, может, это звенят мечи на поле брани.

Мужчины – охотники. Значит, они
не могут плакать никак.
Но плакали жены, и слезы текли
из глаз детей и собак…

Такие строки может написать только смелый человек, настоящий, цельный. Ольге не занимать смелости. Ведь она не только верующая христианка, но и врач-фтизиатр, кандидат медицинских наук, самоотверженно борющийся с тяжелейшим недугом.

Греческое слово «фтизис» обозначает чахотку. Ту самую, что преждевременно свела в могилу стольких замечательных людей. Вот с этой дрянью и сражается Джарман. Не удивительно, что сегодня она оказалась призванной на борьбу с коронавирусом.

Ольга не только практикующий фтизиатр, но и историк медицины. Отчасти античной медицине посвящен ее роман «Врач из Вифинии» – книга о римском враче Кесарии, брате святого Григория Богослова (IV в.). В книге удачно сочетаются исторический роман, размышления писательницы об античной культуре и проповедь христианства.

Совершенно необычен и удивителен роман Джарман «Жеребята». Он написан в редчайшем жанре христианского фэнтези. Российскому читателю этот жанр известен преимущественно по «Властелину колец» Толкина и «Хроникам Нарнии» Клайва Льюиса.

В «Жеребятах» соединяются евангельская мудрость Льюиса с подробнейшей тщательностью Толкина. Ольга создает собственный мир со своей географией, историей, религиями и языками.

Впрочем, вселенная «Жеребят» только кажется сказочной, волшебной. В ней нет драконов, эльфов и гномов. Это суровый мир кочевников, воинов и жрецов.

Среди высоких гор, бескрайних степей и великих городов рассказывается повесть о любви и верности, жизни и смерти, притча о христианстве – запретном учении карисутэ и о Христе – Великом Табунщике и Жеребенке Великой Степи, так герои книги называют Пастыря и Агнца.

К сожалению, «Жеребята» до сих пор не опубликованы. Впрочем, таков удел многих даровитых писателей в современной России. Издательства печатают только то, что может быстро окупиться – детективы, любовные романы, фантастику и фэнтези самого низкого качества, одним словом, то, что можно читать в электричке по дороге на дачу. А хорошие книги, настоящие и искренние, зачастую остаются известными только узкому кругу родных и знакомых сочинителей.

Между тем, творчество Джарман достойно признания и изучения. Досадно, что оно не привлекает к себе широкого внимания и остается личным делом Ольги. Впрочем, она не ищет земной славы. Ее взор и речь устремлены к Небесному Иерусалиму. Она беседует не только с нами, но и с Великим Табунщиком, собравшим Своих жеребят со всей степи. Она имеет смелость обращаться к Самому Богу, называть Его по имени и говорить:

Как хорошо, что Ты пришел,
и больше не уйдешь!